Серая полоса дороги - вплоть до той точки, в которой свет галогенных фар уже не имеет власти над ночью. Машина превращает километры пути в двуокись углерода и цифры на счётчике спидометра. И никто не сможет остановить нас, даже если очень этого захочет.
Вот только бы проскочить последний блокпост.
Впрочем, для тебя это, похоже, не имеет никакого значения: ты спишь на заднем сиденье, и модулятор частот головного мозга будет хранить твой сон ещё четыре часа тридцать шесть минут.
Я помню, как ехал этой дорогой три дня назад. Только тогда я вёл свою машину в противоположном направлении. Я ехал убивать тебя. Так мне сказали те люди в баре второсортной гостиницы, к этому шёл Юра, и я не видел ни единой причины, по которой я не должен был делать этого. Но теперь ты спишь на заднем сиденье с проводами, уходящими под черепную коробку где-то за левым ухом, а Юра лежит со свёрнутой шеей, сломанным в пяти местах позвоночником и разбитым вдребезги черепом. Он тоже спит, но, в отличие от тебя, ему не суждено проснуться. И я никогда не поставлю этого тебе в вину. Просто кто-то должен был проиграть.
Но три дня назад я сидел в баре, смотрел, как огни светомузыки бегут по тонированным стеклянным дверям, и слушал последние хиты отечественной поп-музыки. Или предпоследние… Никогда не различал их. Главное, что завсегдатаям нравится. Они демонстрировали дорогие костюмы и полное отсутствие какого бы то ни было вкуса.
Зато, когда сюда пришли те, с кем у меня была назначена встреча, завсегдатаи притихли. Наверное, это был какой-то древний инстинкт - избегать более сильную особь, о намерениях которой ничего не известно.
Четыре строгих костюма - у этой породы лица неприметны и несущественны, в который раз я поймал себя на том, что рассматриваю серую ткань пиджаков. Их вечерний туалет стоил несоизмеримо больше, чем моя жизнь, но я располагал тем, что было куда более ценным, нежели циркуляция крови в моём организме и они прекрасно об этом знали.
Они дали мне компакт и бумажку, на котором была отпечатана россыпь сетевых координат. Всё было просто, как отобрать конфету у ребёнка: вычислить адрес и уничтожить любым доступным способом.
"Всё,-- сказали они,-- У тебя есть ровно три дня"
Я ответил: "Хорошо, три, так три",-- и попросил задаток. В ответ я был удостоен снисходительной усмешки - вот уже четверть часа, как задаток лежал на моём счету, под защитой самого надёжного льда, многометровой бетонной толщи и Швейцарского нейтралитета. И, стало быть, вот уже десять минут, как программа-паук сняла эти деньги и раскидала по десятку других счетов на разных материках. Я тогда в очередной раз проникся чувством глубокого уважения к этому предусмотрительному кусочку кода.
Так что спи спокойно, крошка, мы с тобой будем сказочно богаты, если выживем, разумеется. Топлива нам хватит до ближайшей бензоколонки, а наличных - до того момента, как мы пересечём Ла-Манш. Как раз к этому времени мы перестанем нуждаться в бумажных деньгах. Потом будет чёрная клиника на корабле в нейтральных водах, агент с поддельными документами и солнечная Калифорния, как конец этого долгого пути.
Впрочем, Калифорния будет потом, сейчас мы едем по стране, где дороги успешно заменены направлениями, а правосудие - трибуналом. Спи, дорогая.
Три дня назад я вышел из гостиницы в тёплый сентябрьский день. Со мной был мой компьютер и складная тарелка дуплексной спутниковой связи. По идее, она используется военными для позиционирования и координации отдельных отрядов, но кто помешает использовать её для других целей?
Я снял комнату в общежитии гостиничного типа где-то на окраине города. Администрация общаги буквально встала в очередь за мздой, когда узнала, что я хочу провести неделю в гордом одиночестве.
Они получили своё сполна, а я получил блок на десять человек в единоличное пользование. Там я раскрыл свою тарелочку, запустил ноутбук, прилепил станнер с инфракрасным детектором под одну из кроватей, и отправился за пивом. Когда я вернулся, то тарелка уже была направлена на один из геостационарных спутников, а компьютер подыскал себе подходящую информационную магистраль.
Когда я увидел, с кем мне предстоит работать я присвистнул: Юра был моим старым товарищем, с которым мы вместе раскрутили не одно дело.
В первую очередь я связался с ним через гонконгский узел. Он передал мне номер своего телефона и длинную полоску цифр - параметры вокодера. Мой звонок прошёл через Новую Зеландию, Аляску и Будапешт и лишь после этого он был услышан Юрой в трёх кварталах от моего общежития.
"Здравствуй",-- голос в трубке был исковеркан дешифрацией до неузнаваемости: "Я жду тебя".
И он бросил трубку, а на мой компьютер пришла выполненная псевдографикой карта.
Я мысленно прокрутил в голове всю последовательность наших действий и громко рассмеялся. Но, по крайней мере, ещё никто из тех, кто занимается промышленным контршпионажем не пострадал от излишней осторожности…
Мы сидели в снятой им квартире и потягивали местное пиво - его здесь, в отличие от импортного подделывали не так часто. Сначала Юра рассказал о том, как неделю кто-то копошился на вверенном ему сервере, откровенно игнорируя все попытки если не выследить мерзавца, то хотя бы перекрыть ему доступ. Потом мы потихоньку захмелели и начали обсуждать женщин, машины, общих знакомых, а на третьем литре перешли на философию.
Я тогда спросил Юру: а что такое жизнь?
Он долго молчал, минут пять, наверное. А потом странно так прищурился и сказал одно только слово: "Скретч". Я с недоумением посмотрел на него и поинтересовался, что это такое.
А он ответил: "Смотри, ты покупаешь лотерейные билеты. Много-много, каждый день. А там есть такая полоска, по которой надо провести ногтем. Скретч - и ты знаешь, выиграл ты, или проиграл. По жизни, правдаЮ проиграть можно только один раз - такие они дорогие, эти билеты. Скретч - и тебя уже нет, твой номер стёрт и ты исключён из следующего розыгрыша".
Я начал с ним спорить, а он встал и пошёл покупать себе бырло. Сколько я его помню он всегда покупал себе бырло. Ему хватило бы денег на вино, которое залили в бочки ещё до Наполеона, а он употреблял сомнительную розоватую жидкость, которой с равным успехом можно было полировать мебель и снимать лак с ногтей. "Заливать в меня дорогое вино - всё равно, что заправлять "Запорожец" девяносто пятым бензином",-- говорил он и опрокидывал очередной стакан.
Когда стемнело, Юра уже лежал на потрёпанном диване, глядел в ржавеющий буро-зелёной плесенью потолок сквозь закрытые веки и время от времени пытался что-то сказать, но отсутствие сознания сильно ему в этом мешало. Я вовсю пользовался гостеприимностью хозяина: допивал остатки пива, смотрел демо-сцены и слушал последний альбом "KMFDM".
Впрочем, когда раздался звонок в дверь, я был почти трезв, особенно, если сравнивать с Юрой. На лестничной клетке стояла стройная девушка в бежевом жилете и изумлённо рассматривала меня сквозь косметические контактные линзы.
--А где Юра?-- спросила она, переминаясь с ноги на ногу так, словно готовилась к спринтерскому забегу.
--Юра уехал в Ригу,-- съязвил я, но девушка не понимала столь древних жаргонизмов.
--Как? Когда? Почему он не предупредил меня? Вот подонок!-- она в сердцах топнула ногой и изобразила повсеместное негодование.
--Я имел в виду, что он пьян в стельку,-- пояснил я, пропуская гостью в прихожую,-- кстати, меня звать Денисом.
--Настя,-- она уже была в комнате и пыталась достучаться до Юры, но Юре было глубоко плевать на нашу скучную реальность.
--Is there anybody in there?-- иронично напевал я, глядя на эти безуспешные терзания. Наконец Настя выдохлась и села в кресло.
--И всё-таки он скотина,-- подытожила она, залив в себя остатки плодово-выгодного элексира.
--Все мы грешные,-- заметил я, закуривая.
Огни заправочной станции. Флуоресцентный свет выкручивает контрастность до упора. Лица людей белые, их тени - чёрные, как в сказках про добро и зло. Вот только в сказках сразу ясно, кто злодей.
Запах бензина. Парниша с воспалёнными глазами предлагает помыть машину. Я откровенно шлю его куда подальше, и он исчезает. А когда я иду расплачиваться, то понимаю, что вместе с ним исчезли все металлические эмблемы с багажника.
Завтра ему заплатят за них десяток долларов - здесь каждый выплывает, как может.
А тебе остаётся ещё двести двенадцать минут забвения, и ты не видишь ни монохромности ночной бензоколонки, ни глядящих в никуда кроличьих глаз.
Той ночью Настя стояла у окна и неоновый свет попеременно делал её лицо зелёным и фиолетовым. Шёл дождь, капли канцерогена стекали по стеклу и каждая капля вспыхивала в ритме газоразрядных трубок. Юра всё так же созерцал закрытыми глазами плесень на потолке.
--Где вы познакомились?-- спрашиваю я, присаживаясь на подоконник. Салатовый логотип отражённый Настиными линзами становится фиолетовым.
Они познакомились на вечеринке индустриальной музыки. Вечеринка называлась "Deconstruction Party" и там весь вечер крутили скомпонованный Настей видеоряд.
"Я творю разрушение",-- сказала тогда она.
"Я - тоже,-- отозвался Юра и пояснил,-- Я - пёс"
Он действительно был псом. Ищейкой цифровых закоулков, всегда готовой взять след, догнать, уцепиться в глотку и держать, пока жертва не отдаст Богу свою никчёмную душу.
Да, он был псом. Как и я.
Тогда я спросил, что значит "творить разрушение"?
--Как тебе сказать?-- начала Настя,-- Вот, допустим, у тебя есть исходная комбинация элементов. Ты хочешь созидать, используя эти элементы. Так? И вот ты берёшь их и рекомбинируешь согласно своему творческому замыслу. В конце концов ты получаешь некоторую конечную перестановку, которая более или менее соответствует твоей идее. Но ведь исходная комбинация разрушена! Ты творишь, но творишь разрушение".
--А не надоело разрушать?
--Нет. Это естественный процесс. Но иногда просто устаёшь от другого…
--От чего?
--От игры. Юра тебе наверное рассказывал про "скретч". Так он называет Игру. А в этом мире приходится играть постоянно…
Было в Насте что-то непонятное, я никак не мог понять, что. Словно кто-то обтянул неведомое антропоморфное создание человеческой кожей. Она перемещалась пружинящим шагом, собранная и напряжённая, словно ожидая удара со стороны.
--А как иначе?-- я положил руку ей на плечо и она прижалась ко мне, как прижимается ребёнок к любимой игрушке.
Знаешь, когда-то я боялся проиграть. Мне казалось, что смысл жизни состоит в том, чтобы каждый день урывать всё больший и больший кусок. Теперь, когда мне стала понятна сама суть игры, я смотрю на ночную дорогу и понимаю, что это не так.
Фары встречных машин, вспыхивающие отражённым светом дорожные знаки и фанерные постовые, берущие нас на прицел фанерных радаров. Наверное, если изготовить огромный ленточный транспортёр, закрыть его в тёмном ангаре и поставить на него машину, то водитель скоро забудет о том, что его автомобиль стоит на месте.
А ты досыпай. У тебя ещё больше чем два с половиной часа в запасе.
Утро следующего дня было серым, как обёрточная бумага. Юра матерился почём зря и искал, чем бы это ему похмелиться. Всё кончилось тем, что Настя побежала за пивом.
А пока она бегала, я подсоединился к ядру вверенного нам с Юрой объекта и ещё раз прогнал все данные с полученного вчера компакт-диска. Ночь прошла спокойно. Ни вторжений, ни даже попыток…
--Никто не знает, как мне хуёво!-- Юра заставил себя сесть за свой терминал и запустить визуализацию. Информационное пространство вспыхнуло на экранах пёстрым клубком переливающихся змей,-- Ну что, подключаемся?
Он протянул мне запасные троды, и я тут же включился.
Мир сложился как карточный домик и свился разноцветным ворохом цифровых магистралей. Мы стали чёрным льдом, прикрывая собой базу данных, принадлежащую той же могущественной структуре, которой принадлежали люди в дорогих пиджаках. "Сцилла". Так называлась эта база.
Для нас "Сцилла" была матовым многогранником на толстой ножке. В учебниках по биологии примерно так же рисуют бактериофаг. Впрочем, бактериофаг "Сциллы" был куда более ценен, нежели наша бренная плоть…
Я давно понял, что нельзя относиться к корпорации, как к совокупности людей, точно так же, как нельзя судить о характере человека по тем клеткам, из которых он состоит. Корпорация - цельный организм, обладающий собственным сознанием, а мы с Юрой сейчас - фагоциты, сторожевые псы, форпост иммунной системы этого монстра. И мы готовы рисковать своей шкурой ровно в той мере, в которой нам за это заплатили. Деньги - кровь корпорации. Они придают силу её членам, и руки её сжимаются в многотонные кулаки, а её мозг становится суперкомпьютером, способным принять единственно верное решение в любой ситуации.
И потому я всматривался в постоянно меняющуюся картину Сети, пытаясь предсказать опасность раньше, чем она станет явной для первой линии обороны. Так уж повелось, что самый современный искусственный интеллект, способный определить, в каком стиле написано полотно, не наделён такой человеческой чертой, как интуиция.
Вот информационный поток уплотнился в нескольких смежных узлах. Ничего, вроде бы страшного, но как-то очень уж угрожающе нависают над головой набухшие сочленения цифровых магистралей - на пасть похоже…
Я скинул Юре тревожный сигнал и перевёл программы в боевой режим. Вокруг "Сциллы" выросла полимерная структура защитных модулей. Я почти услышал голодное рычание этих церберов эпохи Техно.
А потом пасть сомкнулась. Добрая сотня полос информационного шума хлынула на мою голову. Сквозь троды шум воспринимался как боль. Иллюзия цифрового пространства дрогнула - я валялся на полу Юриной квартиры, корчась от этой невыносимой боли, и пытался содрать с головы, казалось, сплавившиеся с висками контакты. И ещё было очень чёткое осознание того, что настал таки мой конец. Самый обыкновенный конец сторожевого пса Системы - уютная пустота в выжженном запредельным потоком информации мозге.
Через пару минут мне уже безразлично было, останусь ли я кретином до конца дней своих, или прямо сейчас преставлюсь - только бы избавиться от этой жгучей боли. Но в тот день судьба решила повернуться ко мне лицом.
Боль исчезла так же внезапно, как и появилась. Я понял, что лежу, обхватив руками телескопическую ножку офисного кресла. Где-то вверху Юра снимает троды и вытирает, как пить дать, ледяной пот.
На пороге комнаты появилась Настя с двухлитровой пластиковой бутылкой пива в руках:
--Кто заказывал холодненькое?
Горизонт начинает светлеть. Каждая прожитая минута и каждый оставленный позади километр приближает нас к тому самому последнему блокпосту. Дальше наши деньги откроют нам дорогу к очень и очень светлому будущему на трижды проклятой чужбине.
Интересно, будет ли меня мучить ностальгия?
А тебя?
Впрочем, пока что спрашивать тебя об этом нет смысла: у тебя впереди один час и пятьдесят три минуты гарантированного сингапурским имплантом забвения.
Тебе можно только позавидовать. Спи и всё тут.
Многометровые змеи распечаток на полу и два полумёртвых от усталости системных пса, которые пытаются понять хоть что-то из столбцов шестнадцатеричных кодов.
По крайней мере ясно, что нас атаковали "зомби" - взятые под контроль узловые точки магистралей. Просто засыпали нас мусором, если выражаться понятным языком.
Так что, дело ясное, что дело тёмное. Темнее некуда. Юра опять влез в троды и пытался найти хоть какие-нибудь следы, а я снова и снова пробел глазами по распечаткам в поисках той единственной строчки, в которой атакующий нас взломщик допустил ту самую единственную ошибку, которую просто нельзя не допустить.
Но пока что мне не везло. Хронически.
А Юра, кажется, вцепился в след и пошёл по нему.
--Давай, детка, давай, иди к папочке,-- шептал он, уставившись в стену невидящим взглядом и наигрывая на клавиатуре известный ему одному мотив. Я почти видел в его зрачках радужные блики цифрового мира.
А потом он швырнул троды в угол и начал громко и многосложно материться. Как он объяснил десятью минутами позже, он уже вычислил было адрес взломщика, запустил систему позиционирования и получил координаты злыдня. Точь-в-точь совпавшие с координатами нашей квартиры.
Это было сработано грамотно. Милая такая петелька следа, которая прошла через наши терминалы и на них же оборвалась. По крайней мере, это было единственным логичным объяснением, которое пришло мне тогда в голову.
В конце концов мы решили рассредоточиться и решать проблему более комплексно: мне предстояло вернуться в общежитие, засесть в Сети и сканировать окрестности "Сциллы", а Юре - остаться здесь и готовиться к новой атаке, благо мы собрали достаточно данных, чтобы дать достойный отпор незваным гостям, когда они в следующий раз к нам пожалуют.
Так что я закинул на плечо сумку с компьютером и потопал обратно в общагу. В номере меня ждал парень с моей спутниковой тарелкой в руках. Он уже собирался уходить, когда станнер среагировал на теплокровное существо, не передававшее опознавательного кода и пропустил через него десять тысяч вольт.
Сила тока там была совсем никакая, так что жить этот парень будет, но вот тарелочку я у него отобрал. А потом сдал его консьержке, предварительно надававши ногой по почкам. Когда я проводил эту нехитрую операцию он всё ещё был в отключке, но, я думаю, потом он оценил все прелести моего подарка.
Так ему и надо.
Полчаса спустя я одел троды и погрузился в мир электронного делирия. Странное это место, не так давно его называли Интернетом и пели ему дифирамбы. Потом вдруг оказалось, что информация не менее материальна, нежели, скажем, монтировка или ваш покорный слуга, и началась новая эра информационных технологий, где цифру можно пощупать, понюхать и попробовать на вкус, где абстракция кодов обрела форму, а жизнь сроднилась с безликими цепочками электронных импульсов.
Вот только теперь почему-то не до дифирамбов.
Особенно после того, как пара твоих друзей запачкает себе костюм собственными выкипевшими глазами.
А я всё ещё жив и в очередной раз надеваю электродные нейроконнекторы, и лезу в эту проклятую Сеть искать одному Аллаху известно что. Работа у меня такая. И самый яркий сон наяву снова вспыхнул перед моими глазами…
Так уж повелось, что принято рваться наверх. И я тоже рвался, потому что был уверен, что денег мало не бывает. И до сих пор так считаю. Это поэт может позволить себе быть голодным и петь о свободе. Свободе, состоящей в том, чтобы воспевать своё дно и выть на луну в унисон пустому желудку. Моя свобода - совершенно другого рода. Я свободен выбирать страну, дома, квартиры, вино и женщин по своему вкусу. Я свободен искать любовь и понимание в произвольной точке земного шара.
Но очень уж это холодное слово - "свобода". Даже слишком. Рано или поздно осознаёшь, что идти некуда, хоть ты и имеешь право идти куда угодно. И тебе, хоть ты цифровой пёс, хоть поэт, надо решить, наконец, раз и навсегда, что всё-таки важнее: всяческие частные случаи жизни, вроде той же свободы, или сама жизнь, её пульс, её сок.
А я ведь когда-то тоже писал стихи. Как полагается, о любви и поисках смысла жизни.
О любви я перестал писать, когда лишился невинности.
А смысл жизни я так и не нашёл. Его мне подсказал Юра: достать новый день как лотерейный билет и провести ногтём по серебристой полоске.
И скоро, теперь уже совсем скоро, когда из-за очередного поворота выплывут возвышающиеся над бетоном и колючей проволокой пулемётные вышки, жизнь даст мне в руки ещё один билетик самой глобальной лотереи в мире.
…самое плохое, что можно придумать, это когда ты подключён и кто-нибудь хлопает тебя по плечу. Нейроконнекторы перекрывают своим сигналом зрительные и слуховые каналы, а вот вестибулярный аппарат и тактильные рецепторы остаются включёнными. Но когда ты паришь над слепящими потоками данных, и вдруг кто-то касается тебя сзади…
Пару раз я падал со стула. Потом привык.
За моей спиной стояла Настя.
--Здравствуй,-- сказала она с самым невинным выражением лица, на которое только была способна.
--Приветик,-- ответил я, закрывая троды в ультразвуковом дезинфекторе,-- А откуда ты знаешь, где я остановился?
--Мне Юра сказал.
--Ясно. И что ты теперь хочешь?
--Да так… Ты ещё не нашёл взломщика?
--Найдёшь тут. То всякие идиоты норовят стащить мою антенну, то хлопают тут по плечу, понимаешь! Совершенно нерабочая обстановка. Ещё чего-нибудь?
--Угу,-- она присела передо мной на корточки и облокотилась на мои колени,-- Можно я расскажу тебе сказочку?
--Ну. Валяй,-- я был ошарашен и заинтригован подобной наглостью.
--Жил был дядя. Вообще-то в сказочках полагается, чтобы дядя был в доску добрый, но тут у нас небольшое исключение. Не был он добрым. И злым тоже не был. Он просто был. Дядя был волшебником: он занимался сращиванием нейронов и оптоволокна, заменял элетрохимическую связь электрической, занимался вопросами увеличения скорости прохождения сигнала по нервной системе и также всяческими имплантами.
--Хороший дядя,-- отметил я.
--И, в один прекрасный день, решил дядя продать свои разработки в тридевятое царство тридесятое государство.
--… жил был дурак и была у него три одиннадцатая "винда"…
--Не перебивай. Так вот злодеи заморские разработки те похитили, а самого дядю коварством со света сжили.
--Трогательно.
--Но не знали злодеи, что успел дядя свои разработки и секреты хитрые на деле применить. Жила в его хоромах красна девица, ну… или почти… крыса подопытная, да и в утехах плотских мастерица. И всяческие опыты он над этой девицей ставил, а именно: продублировал большую часть нервной системы оптоволокном, добавил пару лишних органов, имплантировал нанокомпьютер с беспроводным выходом в Сеть, а чтобы не покоцали девицу всякие отморозки, приживил он ей электроциты и мономолекулярный хлыст, а также множество более мелких причинностей… Короче говоря, превратилась девица в машину для уничтожения себе подобных. И теперь решила эта девица оторвать злодеям яйца и засунуть им их в глотку. Ну как сказочка?
--Впечатляет. И что теперь?
--А ничего…-- Настя встала и взмахнула правой рукой. Прямо как Василиса-Премудрая. А потом табурет, стоявший в другом углу комнаты плавно так развалился на две аккуратные половины.
--Угу,-- вырвалось из меня, когда я снова обрёл дар речи,-- значит ты и есть тот самый взломщик.
И всё стало ясно. Она стояла у Юры за спиной и не воспользовалась его терминалом лишь потому, что там стояла наносистема генетической идентификации. И след взломщика обрывался на Юриной квартире потому, что именно там и находился взломщик. Всё было просчитано с самого начала, и мышеловка захлопнулась, когда Юре в подмогу прислали человека, способного остановить атаку. Или провести свою, такую, что "Сцилла" уже не сможет выстоять против неё.
--А ты и есть тот самый пёс,-- бесцветным голосом парировала девушка,-- и ты мне нужен. По этой простой причине ты всё ещё жив.
--В смысле.
--А в том смысле, что в противном случае ты бы остался лежать у Юры с тродами, проплавившими тебе мозги до самой задницы. Но я предлагаю тебе сотрудничество.
Я покосился на половинки табурета. Не похоже было, чтобы Настя была намерена оставлять свидетелей.
--А Юра не согласен сотрудничать?
--Юра - мелкий пёс на периферии "Сциллы", первый эшелон. А ты можешь пробиться к ядру.
Именно так всё и было. Насте был нужен компьютерный боевик, и не просто боевик, а тот, который имеет доступ к системе. Тот, который знает слабые места в обороне и сможет использовать эти знания.
--И что дальше?
--А дальше у нас будет доступ к банковским счетам синдиката и многое другое. Потом надо будет быстро выскользнуть из страны. А там нас уже ничего не остановит.
--Нас?
--Да, нас…
Я помню, той ночью, когда проникающий сквозь окна городской ореол превращал твою кожу в шёлк ты сказала:
--Теперь я ничего не боюсь.
Я спросил:
--А ты боялась чего-то раньше?
--Да. Раньше я боялась проиграть.
Возможно это была наша первая и последняя ночь. Но я до сих пор надеюсь, что просто первая.
Интересно, мог ли я тогда отказаться? И что бы тогда произошло. Впрочем так ли сейчас важны эти вечные "если". Деньги у нас, можно сказать, в кармане, машина заправлена и едет вперёд… Всё зависит только от того сможем ли мы прорваться.
Сейчас я благодарен своей предусмотрительности, из-за которой мы сейчас едем в бронированном джипе, а не в дорогой, но хлипкой спортивной развалюхе, которую я всё порывался купить в германском салоне. Тогда меня предостерегло какое-то странное предчувствие… Не зря, похоже.
Ты просыпаешься. Я почти чувствую, как по твоему телу разливается волна стимуляторов, которые спустя полчаса превратят тебя в боевую машину. С добрым утром, Настя, теперь мы им покажем…
А тогда мы вошли в Сеть с моего компьютера, в неприметной комнате гостиничного общежития. Теперь я видел бактериофаг издалека, окружённый призрачной пеленой защитных оболочек. И ещё там были те, кто держал защиту - прозрачные фантомы, пристёгнутые тонкими нитями связи к боевым программам.
Я нарисовал причудливую кривую, слившуюся в конце с одной из входящих в "Сциллу" цифровых магистралей, и мы превратились в два пакета данных, неотличимых от остального потока. И всё же нас обнаружили. Обнаружили и зажали между "Сциллой" и её программной бронёй. Вот только сделали они это как раз в тот момент, когда на узлах-зомби сработали таймеры и поток шума вновь обрушился на головы псов-защитников.
Теперь настала моя очередь - аккуратно, с хирургической точностью, я рассёк грань оболочки "Сциллы", открывая практически незаметный проход внутрь. Я не задумывался о том, что все эти бактериофаги и надрезы - всего лишь плод визуализации, и что на самом деле так выглядит сообщение о том, что мои программы нащупали брешь в защите сервера. Так ли это важно, в конечном итоге?
И вот мы внутри.
--Уходи,-- говорит мне Настя, а сама ныряет вниз, в хитросплетение смертоносных защитных программ и нежной плоти данных.
Я взмываю вверх и купол "бактериофага" рассыпается на мелкие осколки. Осколки падают вниз и растворяются в Сети…
А подо мной бушует адское пламя, которое сжигает остатки "Сциллы", вместе с не успевшими отключится пользователями. Синдикат проиграл. Теперь это становится очевидным.
Я стягиваю троды и меня волнует только один вопрос: успеет ли смертельно раненая система дотянуться до нас, прежде, чем распадётся окончательно.
Термит дожирал мой компьютер и всё, что в нём оставалось, когда возле общежития остановились две машины. Из них выскочила толпа плечистых товарищей с автоматами, которая незамедлительно направилась внутрь.
Я извлёк из сумки пистолет-пулемёт и автомат Калашникова. Настя выбрала "калаш". В тот день у плечистых ребят был определённый выбор между THV из "Калашникова" и пулей "Дум-дум" из моей израильской игрушки под безгильзовый патрон.
Так или иначе, но наши гости не ждали подобной прыти от двух хакеров. Несколько человек залегло в коридоре без каких-либо перспектив на реанимацию, а остальные скрылись в дверных проёмах.
Настя выпустила остатки обоймы по дверным косякам, которые тут же разлетелись так, словно их взорвали изнутри и, отбросив автомат, побежала вперёд.
Я помню, как мир в какой-то момент превратился в стоп-кадр: четыре ствола смотрят Насте в лицо, я кричу что-то вроде: "бля-а-а", а Настя как-то странно подпрыгивает и тут кадр снова обретает динамику. Боевики, выскочившие из дверей останавливаются перед закружившейся в странном танце девушкой.
Настя замирает, а люди с автоматами какое-то время смотрят на неё остекленевшими глазами и вдруг рассыпаются на части.
--Хлыст,-- разводит руками моя спутница и вдруг выхватывает из-за пояса пистолет и стреляет в меня.
За моей спиной раздаётся странный звук, словно лопнул свежий арбуз, и на меня брызжет кровь стоявшего за моей спиной наёмника. Из его рук на пол падает кремнийметаллический нож.
--Вытрись,-- сталь в Настином голосе.
Только теперь я вижу, что она сняла косметические линзы и открыла свои настоящие глаза - вместо зрачков там блестят точки цвета ртути.
Вот и всё. Или почти всё. Когда мы уезжали прочь из города, то проехали мимо Юриного дома. Там была "скорая" и милиция. Системный пёс выпал из окна восьмого этажа и разбился насмерть. Теперь никто уже не сможет сказать доподлинно, толкнула ли его на это горечь поражения, дикая боль от нейроконнекторов, бригада наёмников, или что-то ещё, но в тот день он вытянул свой последний лотерейный билет и подчинился выпавшему раскладу.
А впереди уже виднеется блокпост. И пистолет-пулемёт на втором переднем сиденье заряжен пулями из чистого свинца. Страшная вещь. Ты сидишь сзади, застёгивая бронежилет, и проверяя обойму своего автомата.
Там, впереди нас уже ждут, можешь не сомневаться, я прослушивал их переговоры. Монстр синдиката решил утащить нас за собой post mortem.
Мы сделали свой выбор и поставили на кон всё, что имели. Жалеть нам не о чем, терять нечего.
THV - "Tres Haute Vitesse" - "Очень Высокая Скорость" (франц.) Легкая высокоскоростная безсердечниковая пуля. За счет особой формы при попадании в тело распространяет ударную волну в стороны, а не вперед, и быстро тормозится, передавая значительную энергию телу "цели". Применяется в основном в спецподразделениях.
Биопанк – это особый раздел фантастической литературы и кинематогрофа, тематика которого очень популярна сегодня. читать »
07.12.2009 ФАНТАСТИЧЕСКИЙ СКАЗОЧНИК
Игорь Всеволодович Можейко, московский писатель-фантаст, родился 18 октября 1934 года. Доктор исторических наук Института Востоковедения публиковал свои фантастические рассказы под именем Кирилла Булычева читать »
Портал фэнтези
Цитадель Олмера - крупнейший фэнтези-портал
Событие
Продлён прием работ на конкурс фантастических произведений Аэлита-2009!
Последний срок приёма произведений - 1 ноября 2009 года!!!
Книжная полка
Рэй Брэдбери: Из праха восставшие
Роман, писавшийся более полувека - с 1945 года до 2000-го - от одной символической даты до другой.
Роман, развившийся из рассказов "Апрельское колдовство", "Дядюшка Эйнар" и "Странница", на которых выросло не одно поколение советских, а потом и российских читателей. Роман, у истоков которого стоял знаменитый художник Чарли Аддамс - творец "Семейки Аддамсов".
И семейка Эллиотов, герои "Из праха восставших", ничуть не уступает Аддамсам. В предлагаемой вашему вниманию семейной хронике переплетаются истории графа Дракулы и египетской мумии, мыши, прошедшей полмира, и призрака "Восточного экспресса", четырех развоплощенных кузенов и Фивейского голоса…
