"Нефритовое озеро" оказалось пародией не только на нефрит, но и на озеро. Это был шестиметровой глубины промышленный отстойник медеплавильного комбината. Долгие годы работы выкрасили поликерамические стены в зелёный цвет, а тягучая, стоялая вода подсвечивалась со дна мигающими фонариками. Такое вот развлечение для туристов.
Как председатель комиссии, принимающей очередной объект исторического туризма, я должен был отметить плачевное состояние заброшенного отстойника и на этом ревизию закончить, а объект закрыть. Но рука не поднималась. Всё-таки Нефритовое озеро. Четыреста лет нашей истории. Не хвост собачий, образно выражаясь.
На зелёном берегу томилась группа общественного контроля. Вот уже шестой час (пока мы проверяли финансовую отчётность) гнусавый экскурсовод водил их вокруг затхлого бассейна и рассказывал горестную историю Нефритового озера. Жестокую и реальную правду, словно специально придуманную для вышибания Скупой Слезы.
Общественные контроллёры сами виноваты. Предупреждали их -- ревизия затянется. Теперь пусть слушают. В реальном времени история Сунь-Лу Куна занимает полторы минуты. Могу рассказать...
В молодости Сунь-Лу Кун был красив и строен. Девушки из ремесленного училища "Красный бамбук" несколько раз подрались за право первой угостить улыбчивого Лу рисовыми колобками.
Сунь-Лу Кун очень любил рисовые колобки, но стеснялся, когда девушки наперебой предлагали ему угощение. Он был четвёртым ребёнком в семье и Правительственная Программа лишила Сунь-Лу всякой возможности завести своих детей, гуманно предложив недорогое обезболивание.
Благодаря заботе Правительственной Программы о Трудоустройстве, Сунь-Лу Кун почти пятьдесят семь лет верой и правдой работал приёмщиком на сборочном конвейере Юкра-иньской корпорации "PanaSeyko", совершая по четыре трудовых подвига в день.
К несчастью, дослужиться до места в Доме Заботы о Ветеранах Труда не получилось. Проверяя на себе качество мобильных телефонов от "PanaSeyko", Сунь-Лу Кун оглох на оба уха и начал заикаться. На пенсию его отправили досрочно, по состоянию здоровья.
Старший менеджер и секретарь корпоративного исполкома торжественно вручили старику две почётные грамоты и ценный подарок: талон, по которому можно было без очереди приобрести новую модель говорящего утюга. Этот замечательный утюг умел не только гладить одежду прямо на хозяине, а ещё и НЕ гладить, если хозяин вежливо попросит.
Одинокий пенсионер с говорящим утюгом общего языка не нашёл и обменял его в магазине подержанной электроники на домашнего любимца по имени Унь-унь.
Он был @-ой, этот Унь-унь. Давным-давно устаревшей @-ой. Электронным подобием домашнего зверя. Умел выполнять простейшие команды, переводить хозяина через дорогу и весело мигать примитивными лампочками, когда его гладили.
Сунь-Лу Кун очень полюбил электронную @-ку. На свои пенсионные копейки покупал Унь-уню весёлые лампочки, зачем-то установил устройство полифонического лая. Они были неразлучны: одинокий старик и @-ка.
Ещё Унь-унь стал для своего хозяина ушами. Когда в пенсионном деньгохранилище старику говорили, чтобы он шёл домой, добрый Унь записывал эти слова на экране мобильного телефона, а старый Лу читал и шёл.
Но всё хорошее не могло продолжаться вечно. Благодаря замечательному экрану в телефоне "PanaSeyko", Сунь-Лу Кун начал слепнуть. Даже весёлый Унь-унь уже не мог помочь дедушке по хозяйству.
Тогда пенсионер написал заявление о том, чтобы его пустили пожить в обычный, совсем не почётный Дом для ветеранов труда без грамот.
Но заведующая этим домом, госпожа Шиватанака, сказала, что в её Доме электронных любимцев держать запрещается.
Сунь-Лу Кун тяжело переживал расставание с Унь-Унь. Он купил пёсику новые батарейки, красивую лампочку под хвост, а потом утопил электронного зверька в Нефритовом озере.
С тех пор полифонический вой водонепроницаемого, но не умевшего плавать пёсика, оглашает окрестности. Местные жители бросают в Нефритовое озеро батарейки и, говорят, это приносит удачу.
Судьба Сунь-Лу Куна особенно поучительна. Госпожа Шиватанака сказала ему, что даже без собачки, старик не имеет права жить в Доме ветеранов труда. Тогда Сунь-Лу Кун написал жалобу Секретарю Облисполкома, а сам пошёл к Нефритовому озеру и утопился.
Как говорят старожилы, с тех пор Унь-унь начал выть гораздо веселее.
Госпожу Шиватанаку сняли с работы за человеческую нечуткость (параграф 15/2 устава о совести и выражении личного мнения) и она, пытаясь доказать Партии и Правительству тонкость душевной организации, зачахла от горя не дождавшись выплаты выходного пособия.
Вот и вся история. Она прокрутилась в моей голове за двести шагов, которые я прошёл от входных ворот до Нефритового озера. Суетливый директор музея за то же время успел сотворить вокруг меня не менее восьмиста мелких прыжков, я специально считал, чтобы не слышать его липких комплиментов и самоуничижительных извинений. Финансовые нарушения есть финансовые нарушения.
Велеречивый экскурсовод только-только начал рассказывать общественным наблюдателям о чувствах Сунь-Лу Куна во время самоутопления. Большинство экскурсантов уже плакали.
-- Он всегда столько ест? -- вполголоса спросил я директора музея, указывая правым манипулятором на клон Сунь-Лу Куна, который сидел в просторной клетке рядом с бассейном и торопливо совал в рот рисовые шарики из огромной бадьи.
-- Он меньше не может! -- зашептал в ответ директор. -- Мы же его ускоренно состариваем. Поэтому жрёт за семерых. Иначе помрёт. Я там указывал в должностной записке за номером...
-- А почему рисовые шарики? -- перебил я директора. -- Они же такие дорогие. Пусть бы водоросли ел.
-- Супротив исторической достоверности никак нельзя! -- от возмущения, звуковая плата директора дала петуха на слове "никак". -- Ибо сказано в Протоколе: "Сунь-Лу Кун любил рисовые шарики"! А госпожа Шиватанаки как раз водорослями питается. Ну, не всё время, конечно. Первый месяц после клонирования мы их молоком соевым кормим, а остальные одиннадцать месяцев ...
-- Ну, разумеется! -- надо было поставить директора на место. -- Год кормите, потом топите!
-- Но это же традиция! -- плеснул манипуляторами директор. -- Ей четыреста лет!
-- Хорошо! -- я взял примирительный тон. -- Предположим, я смогу объяснить Обществу Защиты Вымерших Хозяев для чего вы топите Сунь-Лу Куна. Но каким образом "чахнет" госпожа Шиватанаки?
-- Как вам сказать... -- директор отвёл взгляд. -- Не все водоросли одинаково полезны.
-- А как мне объяснить, почему в прошлом году госпожа Шиватанаки "зачахла" на восьмом месяце беременности?! Это же ни в какие рамки!
-- Виноваты, не уследили... -- директор сделал какой-то непонятный жест экскурсоводу. -- Так получилось. Ибо сказано в Протоколе: "...и Правительственная Программа лишила Сунь-Лу всякой возможности завести своих детей...". Откуда мы могли знать?
Экскурсовод украдкой сбросил в воду какой-то небольшой предмет.
-- Давайте прекратим бесполезную дискуссию! -- свой приговор я произнёс во весь голос. Пусть все слышат. -- Время для отговорок прошло. Я закрываю этот объект как финансово нерентабельное и морально ущербное предприятие...
В этот момент из-под воды раздался полифонический вой. Унь-Унь получил от экскурсовода свежую батарейку и вновь завел вековую свою песню о человеческой несправедливости.
Этот вой... надсадный и ностальгический, безо всяких слов рассказывал о той боли и обиде, которые четыреста лет копились в примитивных платах электронной @-ки.
Вдруг стало понятно, почему убыточный музей продержался четыреста лет. Всё благодаря экскурсоводу, который, внешне, был точной копией утопленного Унь-уня. Но, только внешне. В хвостовом манипуляторе у экскурсовода был вмонтирован генератор Скупой Слезы. Запрещённый псевдоэмоциональный подавитель, заставляющий нас терять критическую оценку и сопереживать чужим эмоциям. Захотелось плакать, как умеют плакать только электронные @-ки.
-- Разве можно закрыть наш музей? -- пустил виртуальную слезу директор. -- А как же наши дети?
У него был шанс. Если бы он промолчал про детей...
Меня создали четыреста пятнадцать лет назад. Я не "последняя" модель. Я почти такая же реликвия прошлого, как и Унь-унь. Так получилось, что при сборке был допущен маленький дефект, который позволяет мне по сию пору работать ревизором. Поверх платы, которая отвечает за мораль, мне припаяли детектор лжи для служебных собак. И я не виноват, что мой мозг делит мораль на лживую и искреннюю.
Поэтому, мой мозг продолжал работать. Продолжал, пробиваясь сквозь желание заплакать вместе с Унь и желание увидеть, как тонет Лу и чахнет Шиватанаки, двое годовалых стариков.
-- Проект закрыт.
-- Но как же дети? -- прорыдал директор.
Унь-унь продолжал полифонически выть.
-- Снимите фильм! -- я почти шептал в ответ, пытаясь защитить остатки рассудка от слёзных желаний. -- Пусть в школах показывают!
Сказал и заплакал.
Умение писать - штука спорная и приходящая. Умение читать больше отражает саму суть личности.
Биопанк – это особый раздел фантастической литературы и кинематогрофа, тематика которого очень популярна сегодня. читать »
07.12.2009 ФАНТАСТИЧЕСКИЙ СКАЗОЧНИК
Игорь Всеволодович Можейко, московский писатель-фантаст, родился 18 октября 1934 года. Доктор исторических наук Института Востоковедения публиковал свои фантастические рассказы под именем Кирилла Булычева читать »
Портал фэнтези
Цитадель Олмера - крупнейший фэнтези-портал
Событие
Продлён прием работ на конкурс фантастических произведений Аэлита-2009!
Последний срок приёма произведений - 1 ноября 2009 года!!!
Книжная полка
Рэй Брэдбери: Из праха восставшие
Роман, писавшийся более полувека - с 1945 года до 2000-го - от одной символической даты до другой.
Роман, развившийся из рассказов "Апрельское колдовство", "Дядюшка Эйнар" и "Странница", на которых выросло не одно поколение советских, а потом и российских читателей. Роман, у истоков которого стоял знаменитый художник Чарли Аддамс - творец "Семейки Аддамсов".
И семейка Эллиотов, герои "Из праха восставших", ничуть не уступает Аддамсам. В предлагаемой вашему вниманию семейной хронике переплетаются истории графа Дракулы и египетской мумии, мыши, прошедшей полмира, и призрака "Восточного экспресса", четырех развоплощенных кузенов и Фивейского голоса…
