По кругу
Автор: Участник_29 ()
Дата публикации: 15/09/2004
Категория: Совершенный разум
Версия для печати
За цветастой занавеской шумели голоса. Солнце сочилось сквозь дыры, обрызгивая крашеные половицы. Молчаливые официантки сновали с подносами и звякающими пирамидами посуды. Занавеска дергалась. Яркие лучи плавно резали темноту, как нож масло. Впрочем, что такое масло, Аня не знала. Не знала она и про сыр, и про многое другое. Трудно представить, что где-то море облизывает пляж, и бронзовые люди, утомленные полуденным зноем, отправляют в рот прозрачные шарики, глотают сок и выплевывают на песок сердцевинку. Кажется, это называется виноград. А море — это когда много воды. Так много, что если разлить, потопит Шахтинск, а, может, и сюда, на третий уровень, доберется. Море, говорят, непредсказуемое, своенравное.
Перловка размазней застыла на тарелке. Аня еще немного поковыряла ложкой и встала. Обеденный перерыв кончался. Пора зарабатывать на жизнь.
В маленьком зале светло — солнце в зените. Посетители торопливо поглощают еду, почти не разговаривают. Алюминиевые ложки стучат. Стулья отодвигаются и задвигаются снова — голодные работяги спешат занять освободившиеся места.
Аня нагрузила поднос тарелками и прижалась к холодной стене, высматривая новых клиентов. За окнами останавливаются прохожие. Очередь медленно растет — время обеденное, мест на всех не хватает. Девушка даже не заметила, как глаза сами собою закрылись, слиплись ресницы. Веки вдруг ужасно потяжелели. Поднос опасно дрогнул, и оцепенение как рукой сняло.
За крайним столиком уже дожидались официантку.
— Что сготовила нынче, красавица? — заулыбался посетитель, коренастый мужчина лет сорока. Глаза пронзительные. Лицо чистое, только что вымытое. По шее разбежались серые разводы угольной пыли.
— Кашу и котлеты.
Шахтеры заглядывали в миски.
— Да-а, — поморщился один из них, самый молодой. — Опять порции сокращают.
Аня пожала плечами. Если б она решала, как кормить здоровых мужиков, у которых смена по пятнадцать часов! Так ведь перебои с провизией! Понимать должны.
— Куда мы катимся? — задумчиво спросил мужчина и, не дождавшись ответа, взялся за ложку.
Аня собрала обеденные талоны и сунула в карман.
— Приятного аппетита.
Рабочие, не поднимая глаз, закивали. В противоположном конце зала новая партия шахтеров усаживалась за стол.
Время летело незаметно, только снова заболели ноги, помещение опустело да стопка талонов в кармане потолстела. Официантки протирают клеенчатые скатерти, задвигают стулья. Аня вышла в коридор. Девушки в одинаковых синих передниках выстроились в очередь. На столе, где обедают официантки, кипы талонов. Над ними склонилась Сесиль, грузная пожилая бухгалтерша. Она слюнявит палец, пересчитывает бумажные квадратики. Девушки вытаскивают талоны. Сесиль считает. Очередь ползет.
— Слышала, шпионов обнаружили? — шепчет Ева. Она придвинулась так близко, что белокурые кудри щекочут Анину шею.
— Нет, не слышала. А где обнаружили? — без интереса спрашивает Аня. Ноги болят, голова раскалывается. Сейчас бы посидеть хоть немного.
— На пятом уровне, в тресте. Говорят, графики работ стырить хотели.
Подходит очередь Евы. Сесиль разглядывает ее подозрительно сквозь толстые линзы очков, словно изучает под лупой.
— Девочки, — шипит бухгалтерша. Голос у нее низкий, скрипящий, шкворчит как вода на жирной сковороде. — Девочки, перестаньте чушь городить. «Новости» надо слушать.
Ева замолкает. Официантки испуганно переглядываются. На кухне гремит посуда. В дверном проеме появляется фигура, на мгновение загораживая свет.
— Кто-нибудь, обслужите последнего посетителя! Одна порция!
Аня торопливо кидает талончики на стол и бежит на кухню. Помоют посуду — останется бедолага без обеда.
За дальним столиком притулился худенький узкоплечий парень. Он ссутулился, оперся острыми локтями на скатерть, задумался. Аня деловито поставила тарелку.
— Что так поздно?
Парень пожал плечами и жадно накинулся на еду. Руки у него дрожат, пальцы длинные, ногти чистые, шея смуглая, тощая. Жаль его. Давно, видать не обедал.
— Талончик? — устало спрашивает Аня.
— Что? — он поднял глаза.
Девушка заволновалась. Где-то внутри закопошилось неприятное предчувствие.
— Талончик, — тихо повторила она, — на обед.
Парень удивился еще больше. Смуглое лицо пошло красными пятнами. Он судорожно похлопал по карманам и снова схватил ложку.
— Потерял, — ответил он. Каша быстро исчезала с тарелки.
— Как это так? — Аня почти плакала. Без талонов обеды отпускать не велено. Уволят ее, точно уволят!
— Пожалуйста, талончик, — шепчет Аня. Говорить уже не может, иначе слезы хлынут по щекам. Уволят! Жить тогда на что? Искать новую работу? Где? В шахту спускаться?
— Без талончиков не велено…
Миска опустела. Парень откинулся на стул, улыбнулся, погладил живот, вздохнул:
— Не переживай, договоримся.
Он закатал рукав. До чего ж темен-то, испуганно подумала Аня. На тонком запястье поблескивала странная штуковина. Круглая, плоская, на ремень будто бы нанизана.
— Это лучше талончика.
Парень протянул вещицу. Аня с опаской взяла, покрутила в руках. Ремень кожаный, штуковина вроде бы металлическая. Круг внутри, с цифрами. Сверху стекло. Часы, только очень маленькие. Разве бывают такие?
— Я спрошу.
— Спроси, — согласился парень. — Только ты мне еще одну порцию принеси. Понимаешь, дорого это для одного-то обеда.
Бухгалтерша сидела в коридоре одна. Она медленно раскладывала талончики на стопочки, перетягивала резинками, записывала в толстой амбарной книге.
— Что это? — растерянно спросила она. — Часы?
— Это вместо талона, — сказала Аня. Паренька было так жалко, что она заторопилась с объяснениями. — Он талоны потерял. Голодный. Руки трясутся. Наверно, дня три не ел. Смел порцию за минуту.
— Странно, — Сесиль задумалась. — Странно, — повторила она и, взвесив часы на ладони, сунула в карман. — Пусть ест. Только никому ни слова.
Аня улыбнулась с облегчением.
— А можно еще порцию?
Бухгалтерша кивнула. Официантка опрометью бросилась на кухню.
— Только никому ни слова, — бросила Сесиль вдогонку.
Парень ел уже медленнее. Ложка неторопливо отправлялась в рот. Аня протирала столы, с интересом поглядывая на странного посетителя. Он улыбался, разглядывал помещение, смотрел по сторонам.
— Отрава какая, — наконец-то сказал он, облизывая ложку.
От неожиданности Аня застыла.
— Но это лучше, чем ничего. Согласна?
Девушка кивнула, хоть ничего и не поняла. Каша как каша, котлета как котлета. Бывает и хуже. Пересолят иногда, или, бывает, подгорит.
— Как звать-то тебя?
— Аня.
— Спасибо, Аня. А я Вацек, — сказал парень, поднимаясь. Настроение после двойного обеда улучшилось, и он, насвистывая, вышел из ресторана.
В галерее третьего яруса было холодно. Солнце уже не слепило, но и не грело. Коридор плавно загибался. По левую руку пестрели вывесками магазинчики, рестораны, зияли темными провалами переходы на соседние ярусы. Правая стена из толстого мутного стекла. По периметру змеей извиваются чугунные перила.
У Вацека от высоты голова закружилась. Он схватился за прутья ограждения и прислонился лбом к стеклу. Перегородка теплая, пластиковая, чуть мутноватая. От этого мир по другую сторону тонет в тумане. Внизу, на первом ярусе сереет земля. Отсюда, с третьего этажа, шахты похожи на норы мышек-полевок, такие же маленькие, кривые. Если посмотреть прямо, за молочной дымкой можно различить противоположную стену: первый, второй, третий уровни. И так до самого неба. Над головой электрическое солнце по-прежнему в зените, только не такое яркое, как днем. Что ж, наступает вечер.
Аня, прыгая через ступеньки, бежала домой. Хотелось успеть к вечерним «Новостям». Пролет вниз. Поворот направо. Два лестничных марша вверх. Поворот. Снова вниз. Толстая металлическая дверь. Хромированная табличка «Четвертый уровень». Аня приложила пластиковый бейджик к зеленому глазку. В красном квадрате вспыхнуло черным: «Входите».
Длинный коридор. Тихо потрескивают лампы дневного освещения. Двери, двери, двери. Сто пятнадцатая, сто двадцатая, сто тридцать первая. Аня шагала по безлюдному коридору. Тень вытягивалась по серым стенам, сжималась под лампами, опять росла. Каблучки стучали. На секунду какой-то посторонний звук отвлек. Будто крадется кто следом. Аня поежилась, оглянулась. Коридор по-прежнему пуст.
Домой не успею, решила Аня, толкая деревянную дверь «Информационной». Здесь полно народу. Низкие скамейки заняты. Жители четвертого уровня разместились на жестких сидениях, на каменном полу, прислонились к холодным стенам. За окном тускнеет солнце. Хрипит старенький репродуктор:
— Сегодня, второго сентября, группа вооруженных преступников пересекла пределы нашего счастливого государства.
Люди напряженно вслушиваются, боясь пропустить хоть слово.
— Нашей доблестной армией, — шипят динамики, — преступники захвачены и обезврежены. Удалось скрыться главарю.
Ропот негодования волною пробежал по помещению. Люди испуганно переглядывались. Гул репродуктора на секунду потонул в общем шуме.
— Особые приметы: мужчина, на вид лет двадцать-двадцать пять, брюнет…
Острая боль занозой впилась в сердце. В глазах потемнело. Это Он!
— Всем, обладающим любой информацией о преступнике, надлежит обратиться к представителю местной администрации.
Аня судорожно глотает воздух ртом. Она же теперь соучастница! Враг государства — вот кто она!
— Вознаграждение гарантируется.
Динамики крякнули, чихнули. Невидимый диктор замолчал. Потом вдарил марш, и торжественные голоса яростно подхватили:
Вставай, народ, на подвиг славный,
Мы голод победить должны!
Построим рай мы долгожданный,
Чтоб на земле цвели сады!
Аня захлопнула дверь. Голова болела. Ноги отваливались. Сердце ныло. Изменница Родины тяжело опустилась на стул и закрыла глаза ладонями. Совесть нашептывала: «Найдут и посадят! Вот увидишь! Пожалела преступника, змею подколодную!».
Слезы обжигали щеки, капали за пазуху, расползались на серой скатерти безобразными каракатицами. Свет мигнул. В десять отключали электричество. Аня потянулась за керосинкой.
Когда обгорелый фитилек радостно вспыхнул, освещение выключили вовсе. Аня тихо всхлипывала. Носовой платок промок, хоть выжимай, а крупные слезинки продолжали падать на столешницу. Вот как чувствует себя преступница! Изменница рода человеческого!
В дверь постучали. Странно, подумала Аня, подошла к деревянной створке, прислушалась — тишина. Она отодвинула щеколду. Петли скрипнули. Огонек керосинки дернулся — сквозняк.
— Кто? — спросила Аня шепотом.
Темнота вздохнула:
— Это Вацек.
— Боже сохрани, — зашептала Аня и потянула дверную ручку на себя. Дверь не поддавалась.
— Я закричу, — пообещала девушка в темноту.
— Спаси меня. Пожалуйста.
Аня почему-то шагнула назад. Дверь распахнулась. Черная фигура выступила навстречу. Лицо походило на бледную маску. Лихорадочно блестели только глаза.
— Спасибо.
Вацек торопливо оглядел комнату и вошел.
— Бедненько ты живешь, — заметил парень и по-хозяйски плюхнулся на кровать. Он поправил подушку, закинул ноги на металлическую спинку.
Хозяйка присела на краешек стула, сжала кулаки.
— Ты преступник, — произнесла она со злостью. — Ты… — девушка не находила слов, — ты…
— Я? — удивился Вацек. — Почему?
— Ты… — Аня замялась. — В «Новостях» сказали.
— Ах в «Новостях?» — Вацек сел. Кровать прогнулась, пружины жалобно скрипнули. Аня даже поежилась. Взгляд паренька пронизывал. Глаза темные, бездонные, в глубине опасно плясал огонек.
— Преступник? — переспросил он и досадливо хлопнул себя по коленям. — Да знаешь ли ты…
Гость вскочил, нервно заходил по крохотной комнате — пять шагов вперед, пять обратно.
— Да знаешь ли ты, — раздраженно повторил он. Тонкий палец уперся в Анину грудь, — кто преступник на самом деле?
— Кто?
— Да твои «Новости»! Вас сюда загнали, как коров безмозглых, и вы вкалываете до посинения!
Вацек замолчал, снова присел, поймал руки девушки и сжал их в ладонях. Аня отвернулась. Огромная горячая слезинка приготовилась упасть, но зацепилась за ресницу.
— Послушай, — попросил он и, успокоившись, продолжал. — Ты живешь под землей. А солнце — это не солнце. Это громадная лампочка. И город — это не город, а штольня старой шахты. И все вокруг — это тюрьма, подземелье. А вы — рабы.
Аня попыталась освободить руки. Теперь ей стало по-настоящему страшно. Люди часто сходят с ума. Глаза их, совсем как у Вацека, опасно вспыхивают. Сумасшедшие обычно злятся, бесятся, рвут на себе одежду, пытаются разбить стеклянную перегородку, броситься вниз на первый уровень. Ей снова стало жаль парня, молодой ведь совсем.
— Да ты послушай!
Вацек нетерпеливо заглядывал в ее лицо. Аня отворачивалась, вырывалась.
— Я покажу тебе кое-что. Сиди!
Он полез за пазуху.
Когда девушка увидела это чудо, моментально забыла все свои опасения. На серой клеенке появилась яркая цветная картинка. Небо низкое, желтая почва и вода. Много-много воды.
— Это море? — спросила Аня, хотя знала ответ заранее.
На фоне воды стояли бронзовые люди, два парня и одна девушка. Аня смущенно опустила глаза — они же почти голые. Штаны у мужчин короткие, плечи и грудь обнажены. У женщины две красные тряпки — на груди и на поясе.
— А виноград есть у вас?
— Конечно, есть, — улыбнулся Вацек. — Много-много сортов. А теперь ты должна помочь мне.
Неприятное предчувствие снова зашевелилось в груди.
Проговорили всю ночь. Заварка кончилась, сахар тоже. Керосинка совсем потухла. В ход пошли свечи, старые запасы на черный день.
Аня слушала, разинув рот. Вот оказывается, как получается на самом деле. «Счастливого государства» нет. Есть только старая шахта, где трудятся люди-рабы бесплатно и круглосуточно. А остальные купаются в море, жрут виноград и веселятся.
Вацек всё говорил и говорил о свободе, о счастье, о том, что все люди равны и должны сами выбирать свою дорогу в жизни. Он перевернул стул спинкой вперед, сел, вытянув ноги. Аня словно губка впитывала каждое слово.
— Если человек целый день работает «на дядю», некогда подумать о себе, об уюте своего дома, о собственном духовном развитии. Так можно превратиться в зомби. Работа, еда, сон. Работа, еда, сон. И так по кругу. Каждый день одно и то же.
— А нам всегда говорили, — начала Аня нерешительно, — что, если много работать, то когда-нибудь будешь жить хорошо.
— А как это, «хорошо»?
Аня улыбнулась:
— Обедать по дорогим талончикам, переселиться можно на пятый уровень, ну и… не знаю. Может еще чего…
Вацек согласился, глотнул воды, потом заметил:
— В общем, то же самое, только уровнем выше. Кстати, кто это вам такое говорил?
— В «Новостях» говорили.
— Следовало бы догадаться. Интересно, кто это там такой умненький сидит? Но вернемся к нашим баранам. Я тебе еще раз хочу повторить, что человек должен быть свободным, выбирать профессию, хобби всякие. Вот ты кем хотела быть в детстве?
Аня неопределенно пожала плечами:
— Официанткой.
— Почему?
— В «Новостях» сказали. Все девочки четвертого уровня хотят быть официантками.
Вацек заскрежетал зубами. Аня виновато опустила глаза — опять глупость сморозила.
— Ты должна пойти наверх, к людям.
— Зачем?
— Я не могу. Меня ищут. А ты пойдешь. Сообщишь, что наших разведчиков обнаружили. Вызовешь подмогу.
Девушка замотала головой. Рыжие волосы рассыпались по плечам. Казалось, голова оторвется.
— Ты хочешь, чтоб в «Новостях» сказали, что поймали главного бандита? Представляешь, что со мною сделают?
Вацек напряженно разглядывал руки. Пламя свечи подчеркивало кривые венозные дорожки, пальцы дрожали. Что он, дурак, делает? Пытается внушить этой доброй девчушке, что такое «хорошо» и что такое «плохо»? Чем тогда он сам лучше этого монстра из «Новостей»!
— Я пойду. И приведу помощь. — Аня бессильно опустила руки и закрыла глаза.
Утром она впервые не пошла на работу. Проснулась поздно. Шея без подушки затекла. Мышцы ломило. Вацек, свернувшись калачиком на полу, обнимал серую наволочку. Он посапывал во сне, как мальчишка.
Аня осторожно спустила ноги и начала собираться.
Ближе к обеду заговорщики произвели инспекцию съестных припасов. Аня на последние деньги купила керосина, хлеба и воды, тщательно умылась, расчесалась, надела новую серую блузку. Вацек сварил перловку.
— Этот бейджик, — объяснял парень, — действует только на выход. Понимаешь, обратной дороги нет. Работает так же, как и твой. Приложила — загорелось — проходи. А выйдешь наружу, там наши. Накормят, напоят. Короче, в беде не оставят.
Когда за спиною захлопнулась дверь, Аня погладила медную, до боли родную табличку «сто сорок пять». Здесь прошли двадцать лет жизни. А что там впереди, еще не известно. Девушка вытерла рукавом набежавшие слезы и мужественно шагнула вперед.
Переход на пятый уровень оказался в конце коридора. На экранчике сразу же вспыхнуло: «Входите». Дверь на шестой ярус пришлось поискать.
В коридорах седьмого этажа стояли кадки с удивительными цветами. Ростом они выше Ани. Ножка толстая, чешуйчатая. На макушке — копна малахитовых листьев. Аня недоверчиво потрогала ствол, пощупала землю в кадке — настоящая. Люди в недоумении поглядывали на худенькую бледную девушку в серой мятой блузке, решительно шагающую к переходу. Какая нелепость! Что за безвкусица!
Дверь на восьмой уровень бесшумно разъехалась. И Аня от изумления открыла рот.
Стены прозрачные, чистые. Огромное солнце замерло у края неба. А над головой словно подушку выпотрошили — белые клочья плывут в синеве. Это облака, Вацек их на картинке показывал. Аня шагнула вперед и толкнула последнюю дверь.
Воздух пьянил. Девушка вдыхала полной грудью и не могла становится. Такой хмельной свежести и чистоты нет даже у белья из прачечной. Ноги вдруг ослабли, подкосились. Аня сползла по стеклянной стене вниз, села на желтую землю и засмеялась. Как хорошо, как прекрасно жить! Она зачерпнула землю ладошкой. Желто-рыжие крупицы сыпались манной крупой.
Поблизости никого не оказалось. Путешественница внимательно оглядела все изгибы стеклянного тамбура, подумала немного, достала термос с чаем и краюху черного хлеба. Что делать теперь? Надо идти, найти искать людей, чтоб рассказать им о рабской жизни в штольне.
После обеда Джеймс и Том, захватив сёрферы, отправились к морю. Том сложил ладонь козырьком и радостно сообщил:
— Волна стала выше, не то, что утром. Прокатиться пару раз получится. Как думаешь?
— Попробуем, — согласился Джеймс и первым вошел в воду.
Волна докатилась до берега и ласково облизала ноги. Джеймс подхватил доску и зашагал дальше, на глубину. Там, среди воздушных фронтов и подводных течений рождается настоящая волна.
Он сначала лег на сёрфер и начал быстро грести. Потом резко вскочил и замер на полусогнутых, расправив руки, как крылья, удерживая равновесие, и направил доску на самую высокую волну.
В такие моменты человек всегда испытывает трепет. Никогда заранее не знаешь, кто победит — ты, укротив волну, или она, сбросив тебя с доски.
Вдруг Джеймс почувствовал, как сливается с волной, становится с ней единым целым. И вот уже он взлетает на гребень, и укрощенная волна несет его обратно к берегу.
Джеймс вытащил сёрфер, лег на песок. Почувствовав жажду, отщепнул от грозди большую прозрачную виноградину и закрыл глаза.
Солнце привычно жарило. Песок лип к мокрому телу. Джеймс лениво потянулся, открыл глаза и обмер…
Около корзины для пикника стояла пара грязных пыльных туфель. Выше — серые страшные чулки. Еще выше — край рваной юбки. Девушка опустилась на корточки и лихорадочно застонала:
— Там, внизу в штольне люди. Их надо спасти! Они… они… погибают…
Судорожные рыдания сотрясали хрупкое тельце. Джеймс брезгливо обхватил худые плечи и крикнул Тому:
— Пять кубиков параптеризола!
Том понимающе кивнул.
За цветастой занавеской пряталось солнце. Аня намазала горячие тосты маслом, расставила на подносе маленькие фарфоровые чашки, аккуратно установила кофейник и вопросительно посмотрела на кухарку, грузную пожилую женщину:
— Нести куда?
Кухарка вытерла руки о белоснежный передник, поправила чашки, разгладила воротничок Аниной блузки и махнула в сторону коридора.
— Прямо. Потом налево. Потом вверх по лестнице. В кабинет господина. Не забудь постучаться.
Джеймс сидел за огромным столом. Том разместился напротив. Новая горничная разливала ароматный кофе. Джеймс незаметно взглянул на нее — настоящая красавица.
— Так если цены на уголь растут, может нам увеличить добычу? — спросил Том, помешивая серебряной ложечкой кофе. Он тоже наблюдал за девушкой и, заметив, как она плотоядно уставилась на виноград, нахмурился.
— Надо подумать, — задумчиво ответил Джеймс. Он оторвал виноградинку и положил в рот. — А нефть нам теперь и вовсе не нужна! Закрыть все к чертовой матери!
— Да, спрос и предложение — великая сила, — размышлял Том. Что будет теперь с нефтяниками?
— Дружище Том, — улыбнулся Джеймс. — Миром правят деньги! Неужели ты еще не догадался?
Аня бежала по ступенькам вниз.
— Виноград, виноград, — бубнила она, — виноград.
Смутные воспоминания пчелиным роем закопошились в голове. Девушка до боли закусила губу — вспомнить невозможно…
Работы по теме:
